Холлистер — это город в движении. Здесь почти каждый день случаются землетрясения. В основном это почти незаметные колебания, но они никогда не прекращаются и кажется, что весь город дрожит и не может успокоиться. Тротуары потрескались и разрушаются. Их ремонтируют в понедельник, а во вторник нужно начинать все сначала. Местные жители, как правило, не замечают этих ежедневных встрясок. За долгие десятилетия даже улицы в Холлистере изменили свое направление: некогда прямые авеню изогнулись, как ноги карлика. В магазинах устраивают полки с барьерчиками, чтобы товар не полетел на пол при очередном землетрясении. Некоторые люди живут в домах, которые медленно погружаются под землю. Но так как это погружение происходит очень медленно, они не торопятся приискать новое место. Они лишь заделывают трещины в стенах и поднимают дверной проем. Иногда пристраивают к дому комнату, не зная, что она может оказаться по другую сторону от трещины в земле; и в результате через некоторое время эта комната медленно, но верно отъезжает в сторону, в то время как дом стоит на месте или даже ползет совсем в другую сторону. В конце концов вся конструкция заваливается. Земля таит в себе бесчисленные провалы, которые когда-нибудь поглотят помещения, в которых живут и работают люди. Другие бы ужаснулись, если бы им предложили жить в городе, где «спишь и слышишь шепот земли». Однако жители Холлистера переносят все с завидным спокойствием.

Вот он настоящий калифорнийский оптимизм.

Рита Янси жила в угловом доме на тихой улице. Перед домом были разбиты клумбы с цветами.

Джошуа позвонил.

Дверь открыла пожилая женщина. Ее седые волосы были уложены на затылке. Морщинистое лицо улыбалось. Ее голубые глаза смотрели на незнакомцев пронзительно. На ней был белый передник и тапочки. Вытерев руки о полотенце, она спросила:

— Вам кого?

— Миссис Янси? — спросил Джошуа.

— Да.

— Меня зовут Джошуа Райнхарт.

Она кивнула:

— Я знала, что вы приедете.

— Я должен был с вами поговорить.

— Я сразу поняла, что вы не отстанете от меня. Я очень много думала о нашем разговоре. Вы ничего мне не сделаете. Ничего. Мне семьдесят пять и меня не бросят в тюрьму. Мне нечего бояться, я все расскажу. Она отступила в глубину прихожей, приглашая их войти.

* * *

Комната под крышей огласилась воплем Фрая. Он вскочил, тяжело дыша.

Кромешная тьма. Фонарик, который он оставил зажженным, потух. Бормотание. Вокруг него. Обволакивающее, зловещее бормотание. Хлопая себя по лицу, груди, шее, пытаясь сбить отвратительных существ, которые ползали по нему, Бруно упал с кровати. Но на полу этих существ оказалось еще больше: они шуршали, скреблись, от них исходил непонятный шепот. Фрай взвыл, зажал нос и рот руками, чтобы они не лезли ему в голову.

Свет. Полоски света. Тонкие полоски света робко пробивались сквозь мрак комнаты. Их было немного, но они были. Все-таки лучше, чем кромешная тьма. Фрай бросился к свету, сбрасывая с себя существ, и наткнулся на окно. Оно было закрыто жалюзи. Свет просачивался сквозь тонкие щели.

Бруно, покачиваясь, дрожащей рукой искал задвижку. Наконец он ухватился за нее, но она не поддалась: окно давно не открывали и она заржавела.

С воплями, размахивая руками, он ринулся к кровати, нашел лампу, стоявшую на тумбочке, вернулся и ударил подставкой по задвижке. Стекла задрожали. Отшвырнув лампу, он изо всех сил надавил на замок. Из-под ногтей выступила кровь. Рама поползла вверх, и в комнату полился лунный свет.

Фрай облегченно вздохнул. Шепот стих.

* * *

Гостиная Риты Янси — или то, что она называла гостиной, — не отвечало истинному значению этого слова. Это была обычная комната, которую старые люди видят своим тихим пристанищем на закате лет. Тяжелые гардины. Салфетки с вышитыми на них цветочками и птичками — свидетельства доброго характера и отсутствия вкуса. Плетеные стулья. Корзинка с клубками шерсти и спицами для вязания. Цветастый ковер на стене. Глухое тиканье напольных часов.

Хилари и Тони присели на краешек дивана, точно боялись, прислонившись к чехлам, запачкать их. Все в комнате сияло чистотой, и царил абсолютный порядок. Хилари представила себе, как Рита, заметив пылинку, торопится стереть ее. Что бы с ней случилось, если бы кто-нибудь из посетителей осмелился прикоснуться к ее вещам!

Джошуа развалился в кресле. Миссис Янси опустилась на свой любимый стул. Они в чем-то были похожи, она и стул. Хилари представила себе, как миссис Янси срастается со стулом в одно существо с шестью ногами и шелковой обивкой. Женщина накрыла ноги пледом.

Минуту они молчали. Было слышно глухое тиканье часов. Люди в комнате точно замерли, как экспонаты в музее.

Наконец Рита Янси заговорила. Ее виду совсем не соответствовали те слова, которые она произнесла.

— Какого черта нам тянуть кота за хвост. Мне не хочется тратить время на этот дурацкий разговор. Давайте напрямую. Вы хотите знать, почему Фрай платил мне пять сотен в месяц. Он платил, чтобы я молчала. Почти тридцать пять лет его мать платила мне ту же самую сумму. А после ее смерти чеки стал присылать Бруно. Черт возьми, странное дело! Редко встретишь такого сына, который ради материнской репутации будет платить, особенно после того, как она сыграла в ящик.

— Что же, вы шантажировали Кэтрин, а потом и Бруно? — спросил Тони.

— Называй это, как хочешь.

— На основании ваших слов, — сказал Тони, — японял, что закон называет это шантажом, и никак иначе.

Рита Янси улыбнулась.

— Думаешь, я испугалась? Вся дрожу? Сынок, меня не раз обвиняли в худшем. Шантаж? Да, пусть будет так. Шантаж, Мне незачем лгать. Но только не пытайтесь засадить меня в тюрьму, на суде я произнесу совсем другие слова. Я скажу, что очень давно оказала большую услугу Кэтрин Фрай и что она сама решила присылать мне эти чеки. Ведь у вас нет никаких доказательств. Все шантажисты хватают сразу много денег и затыкаются. Но кто же поверит, что шантажист согласится на скромные ежемесячные выплаты?

— Мы вовсе вас ни в чем не обвиняем, — успокоил ее Джошуа. — Ваши деньги нас не интересуют.

— Хорошо, — сказала миссис Янси, — я выцарапаю глаза всякому, кто сунется в мои дела.

Миссис Янси сурово посмотрела на него, потом перевела взгляд на Тони. Наконец, она кивнула удовлетворенно, словно убедилась в истинности его слов, и сказала:

— Я верю вам. Задавайте вопросы.

— Сначала хотелось бы узнать, почему Кэтрин Фрай выплатила вам за последние сорок лет почти четверть миллиона? — спросил Джошуа.

— Для этого, — сказала Янси, — нам следует вернуться в прошлое. Моя молодость пришлась на годы великой депрессии, поэтому я искала любую возможность, чтобы заработать на хлеб. Я едва сводила концы с концами. Мне была уготована судьба нищей. Оставался последний шанс: заняться древнейшей профессией. Тогда мне было восемнадцать. В то время нас называли «женщинами легкого поведения». Сейчас не церемонятся и употребляют самые грубые слова. Странно, как быстро все меняется. Я чертовски была красивой девчонкой. Я не работала ни на улицах, ни в барах, а состояла в штате одного из лучших домов в Сан-Франциско. Самые состоятельные мужчины. Нас было не много, но все мы были как на подбор. Я хорошо зарабатывала. Но к двадцати четырем годам я решила, что теперь пора заняться чем-нибудь другим. Я нашла чудесный дом и потратила почти все свои деньги на его благоустройство. Потом набрала табунок юных девиц. Так я стала мадам, хозяйкой чертовски хорошего заведения. Пятнадцать лет назад, когда мне было шестьдесят, я оставила эту работу, так как хотела переехать в Холлистер, где живет моя дочь с мужем. Хотелось быть поближе к внукам.